Мауки понял и издал радостное восклицание. Хотя в Стране Мертвых, по рассказам колдунов, тоже жить можно, все же лучше не торопиться туда, и он, Мауки, очень рад, что Дух Моря оказался таким безобидным существом, а значит, вовсе и не Духом Моря.
Настала очередь Паолы рассказать о себе.
— Прежде чем уйти в последний раз и не вернуться, Мелони показал мне этот скафандр и научил им пользоваться. Потом я случайно увидела с горы Бергоффа и Курца: они поднимались к кораблю гаянцев, то есть ко мне… Святая мадонна! Как это она заставила меня вовремя взглянуть вниз, уж и не пойму… Я убежала от них по «Другому склону» незамеченной и прямо к тому месту, где Мелони в зарослях припрятал для меня скафандр. Когда же я несколько часов спустя поднялась на гору, то нашла там нагромождение взорванных скал. И вот мне пришлось отсиживаться здесь, в кустах, в ожидании помощи. Как хорошо, что вы нашли меня: я так голодна. Мелони оставил мне запас еды, но еще вчера все кончилось. И мне страшно было здесь одной…
— Надо быть последним негодяем, чтобы взорвать корабль гаянцев! — вспылил Боб. — Ведь теперь от их пребывания на Земле не осталось никаких вещественных следов…
— Но я ничем не могла предотвратить этой беды…
— Нет, Паола, твоей вины здесь нет, — уверил ее Боб. — Успокойся. Думаю, самое страшное позади; мы заберем тебя отсюда немедленно: в поселке эпидемия! Бежим!
— Куда?
— Мы отправимся на родину Мауки. А там будет видно… Между прочим, на родине Мауки живут потомки доктора Маны — последнего жителя космического корабля. В нашем Мауки тоже течет кровь гаянцев!
Несколько сильных взмахов — и лодка скрылась за изгибом скалистого мыса. Когда луна вышла из-за облаков, океан был пуст, а с берега с тоской смотрели вдаль молчаливые каменные изваяния, высеченные когда-то здесь трудолюбивыми и впечатлительными людьми в честь бесстрашных пришельцев с Гаяны…
В «Литературной газете» я увидел портрет с интригующей подписью: «Знаете ли вы что-нибудь об этом человеке?» Ниже сообщалось, что на фотографии изображен бывший узник Освенцима, организатор побега из концлагеря. Теперь, много лет спустя, друзья пытаются отыскать его следы.
Нет, я ничего не знал об этом человеке. Но я вспомнил другое…
Январь 1945 года. Известие об освобождении нашими войсками фашистского концлагеря Беркенау застало меня, нештатного корреспондента газеты, в польском городе Величка. Часом позже я мчался на легковой машине в лагерь смерти.
Короткая остановка в Кракове, и мы свернули на запад. Аушвиц. Здесь когда-то стояли казармы. Еще километра три — и Беркенау. Ровные ряды деревянных бараков без окон. Колючая проволока на бетонных столбах, предупредительные знаки — ток высокого напряжения. По углам ограждения уже пустующие вышки часовых. По всей территории лагеря разбросаны маленькие бетонные доты, рвы, окопы. Грязный снег хлюпает под ногами.
За колючей проволокой, в квадрате из высоких штабелей дров, — огромная печь. В ней фашисты сожгли сотни тысяч узников.
В служебных помещениях и арестантских бараках разбросаны списки уничтоженных, письма, документы, фотографии. Бумаг — тонны. Их собирают члены нашей правительственной комиссии. Я помогаю им. Кое-что, с разрешения комиссии, оставляю себе: возможно, пригодится, когда буду об этом писать.
А сегодня, прочитав о неизвестном мне узнике Освенцима, я вспоминаю о свертке из моего архива. Сверток небольшой. Вот «паспортная книжка» N 912 на имя Яна Иосифовича Кенека, рождения 1882 года. Католика. Бывшего рядового лейб-гвардии Московского полка. Как и за что попал этот старик в Освенцим?.. Вот рукописный журнал на украинском языке, временное удостоверение личности, выданное некоей Прасковье Тресиловой, 1924 года рождения, проживавшей в Бобруйске, на Шоссейной, N 215, и «эвакуированной»… в Освенцим. Вот стихи «Писня про молодисть з жизни». «Пысала цей стишок Голуб Катя, 13/VIII 1943 року».
Еще письма, открытки на разных языках, фотографии. Вот, наконец, сорок три тетрадных листочка, прочно сшитые, исписанные по-русски, неразборчиво, покрытые математическими таблицами, кинематическими схемами. Листки побывали в воде, и многие строки расплылись. Ни фамилии автора, ни адреса.
Что бы это могло быть?
Несколько раз мне попалось странное слово «аквалёт». Слово «плавучесть», «водоизмещение», «скорость» навели на мысль о проекте подводного судна, может быть, батискафа — и все!
И тут я подумал, что мне не следует держать под спудом эту тетрадь, и отослал ее в редакцию.
Вскоре я получил два письма.
«Уважаемый товарищ, — писала редакция, — рукопись, присланная Вами, была восстановлена и прочитана криминалистами. Удалось разобрать и фамилию автора: Глебов Николай Иванович, инженер-подводник. В последние годы своей жизни Николай Иванович работал над проектом подводного судна нового типа. Теперь техническую идею Глебова осуществило одно конструкторское бюро, в работе которого принял участие доктор физико-математических наук Евгений Николаевич Глебов, сын изобретателя.
Впрочем, Евгений Николаевич напишет Вам сам».
Второе письмо — от сына Н. Глебова — у меня не сохранились. В нем Евгений Николаевич благодарил меня за ценную для него находку. Я ответил, и постепенно завязалась переписка, оказавшая большое влияние на мою судьбу.